Также данная книга доступна ещё в библиотеке. Запишись сразу в несколько библиотек и получай книги намного быстрее.
Как читать книгу после покупки
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
По вашей ссылке друзья получат скидку 10% на эту книгу, а вы будете получать 10% от стоимости их покупок на свой счет ЛитРес. Подробнее
Стоимость книги: 199 ₽
Ваш доход с одной покупки друга: 19,90 ₽
Чтобы посоветовать книгу друзьям, необходимо войти или зарегистрироваться Войти
- Объем: 80 стр.
- Жанр:с тихи и поэзия
- Теги:л ирика, с борники стихотворений, с овременная русская поэзияРедактировать
Эта и ещё 2 книги за 399 ₽
По абонементу вы каждый месяц можете взять из каталога одну книгу до 700 ₽ и две книги из специальной подборки. Узнать больше
Оплачивая абонемент, я принимаю условия оплаты и её автоматического продления, указанные в оферте
Оплатить Отмена
Я пришёл к старику берберу, что худ и сед, Разрешить вопросы, которыми я терзаем. «Я гляжу, мой сын, сквозь тебя бьет горячий свет,- Так вот ты ему не хозяин.Бойся мутной воды и наград за свои труды, Будь защитником розе, голубю и — дракону. Видишь, люди вокруг тебя громоздят ады, — Покажи им, что может быть по-другому.Помни, что ни чужой войны, ни дурной молвы, Ни злой немочи, ненасытной, будто волчица — Ничего страшнее тюрьмы твоей головы Никогда с тобой не случится»
«А ты не знал, как наступает старость…»
+79 miomymio_LiveLib
Я пришёл к старику берберу, что худ и сед, Разрешить вопросы, которыми я терзаем. «Я гляжу, мой сын, сквозь тебя бьет горячий свет,- Так вот ты ему не хозяин.Бойся мутной воды и наград за свои труды, Будь защитником розе, голубю и — дракону. Видишь, люди вокруг тебя громоздят ады, — Покажи им, что может быть по-другому.Помни, что ни чужой войны, ни дурной молвы, Ни злой немочи, ненасытной, будто волчица — Ничего страшнее тюрьмы твоей головы Никогда с тобой не случится»
И он говорит ей: «С чего мне начать, ответь, — я куплю нам хлеба, сниму нам клеть, не бросай меня одного взрослеть, это хуже ада. Я играю блюз и ношу серьгу, я не знаю, что для тебя смогу, но мне гнусно быть у тебя в долгу, да и ты не рада».Говорит ей: «Я никого не звал, у меня есть сцена и есть вокзал, но теперь я видел и осязал самый свет, похоже.
У меня в гитарном чехле пятак, я не сплю без приступов и атак, а ты поглядишь на меня вот так, и вскипает кожа.Я был мальчик, я беззаботно жил; я не тот, кто пашет до синих жил; я тебя, наверно, не заслужил, только кто арбитры. Ночевал у разных и был игрок, (и посмел ступить тебе на порог), и курю как дьявол, да все не впрок, только вкус селитры.Через семь лет смрада и кабака я умру в лысеющего быка, в эти ляжки, пошлости и бока, поучать и охать.
Но пока я жутко живой и твой, пахну дымом, солью, сырой листвой, Питер Пен, Иванушка, домовой, не отдай меня вдоль по той кривой, где тоска и похоть».И она говорит ему: «И в лесу, у цыгана с узким кольцом в носу, я тебя от времени не спасу, мы его там встретим. Я умею верить и обнимать, только я не буду тебя, как мать, опекать, оправдывать, поднимать, я здесь не за этим.Как все дети, росшие без отцов, мы хотим игрушек и леденцов, одеваться празднично, чтоб рубцов и не замечали. Только нет на свете того пути, где нам вечно нет еще двадцати, всего спросу — радовать и цвести, как всегда вначале.Когда меркнет свет и приходит край, тебе нужен муж, а не мальчик Кай, отвыкай, хороший мой, отвыкай отступать, робея. Есть вокзал и сцена, а есть жилье, и судьба обычно берет свое и у тех, кто бегает от нее — только чуть грубее».И стоят в молчанье, оглушены, этим новым качеством тишины, где все кучевые и то слышны, — ждут, не убегая. Как живые камни, стоят вдвоём, а за ними гаснет дверной проём, и земля в июле стоит своём, синяя, нагая.
Вера Полозкова Старость
+41 Bezsobaki_LiveLib
И он говорит ей: «С чего мне начать, ответь, — я куплю нам хлеба, сниму нам клеть, не бросай меня одного взрослеть, это хуже ада. Я играю блюз и ношу серьгу, я не знаю, что для тебя смогу, но мне гнусно быть у тебя в долгу, да и ты не рада».Говорит ей: «Я никого не звал, у меня есть сцена и есть вокзал, но теперь я видел и осязал самый свет, похоже.
У меня в гитарном чехле пятак, я не сплю без приступов и атак, а ты поглядишь на меня вот так, и вскипает кожа.Я был мальчик, я беззаботно жил; я не тот, кто пашет до синих жил; я тебя, наверно, не заслужил, только кто арбитры. Ночевал у разных и был игрок, (и посмел ступить тебе на порог), и курю как дьявол, да все не впрок, только вкус селитры.Через семь лет смрада и кабака я умру в лысеющего быка, в эти ляжки, пошлости и бока, поучать и охать.
Но пока я жутко живой и твой, пахну дымом, солью, сырой листвой, Питер Пен, Иванушка, домовой, не отдай меня вдоль по той кривой, где тоска и похоть».И она говорит ему: «И в лесу, у цыгана с узким кольцом в носу, я тебя от времени не спасу, мы его там встретим. Я умею верить и обнимать, только я не буду тебя, как мать, опекать, оправдывать, поднимать, я здесь не за этим.Как все дети, росшие без отцов, мы хотим игрушек и леденцов, одеваться празднично, чтоб рубцов и не замечали. Только нет на свете того пути, где нам вечно нет еще двадцати, всего спросу — радовать и цвести, как всегда вначале.Когда меркнет свет и приходит край, тебе нужен муж, а не мальчик Кай, отвыкай, хороший мой, отвыкай отступать, робея. Есть вокзал и сцена, а есть жилье, и судьба обычно берет свое и у тех, кто бегает от нее — только чуть грубее».И стоят в молчанье, оглушены, этим новым качеством тишины, где все кучевые и то слышны, — ждут, не убегая. Как живые камни, стоят вдвоём, а за ними гаснет дверной проём, и земля в июле стоит своём, синяя, нагая.
Источник: www.litres.ru
Шиpвиндт: «Cтapocть — этo нe кoгдa зaбывaeшь, a кoгдa зaбывaeшь, гдe зaпиcaл, чтoбы нe зaбыть»
Александр Анатольевич Ширвиндт — всеми любимый актер театра и кино, театральный режиссер и совершенно уникальный человек.
Однажды Марк Захаров в своей книге даже написал: «Ширвиндт, наверное, все-таки не артист… Тем более не режиссер. Если спросить, кто он такой, отвечу, что профессия у него уникальная. Он – Ширвиндт».
А еще он автор нескольких автобиографических книг, наполненных не только воспоминаниями, но и мудрыми, остроумными размышлениями о жизни.
Вообще, как говорила моя соседка по дому Раневская, все ордена, грамоты и звания – это похоронные принадлежности.
Раньше было сито из проверок, поэтому, когда хотели что-то сказать, говорили эзоповым языком. Из-за этого театр поневоле становился сложнее, изобретательнее. И все стремились увидеть спектакль, пока его не закрыли. Сейчас же полная безнадзорность – что хочешь играй, что хочешь закрывай. И неизвестно, что лучше.
Один мой знакомый, чуть моложе меня, но уже с четырьмя инфарктами и одышкой, построил дом, шесть лет в нем живет и никогда не был на втором этаже – не может подняться. А у него четыре этажа. Потому что сосед построил трехэтажный дом – значит, ему нужно выше. Это психология абсолютной неподготовленности к богатству.
Но ощущение, что кругом жлобье и сникерсы – неверное. Я впервые это понял, когда хоронили Булата Окуджаву. Он лежал в Вахтанговском театре. Стояла очередь из пришедших попрощаться. Плотная, толстая, до самой Смоленской. И загибалась она где-то на Садовом кольце. Какие замечательные были лица! И я подумал: ведь есть же!
Где они прячутся?
Нельзя существовать в круглосуточном, не проходящем чувстве ненависти, раздражения, неприятия, ощущения беды и горя. Должны быть оазисы, просветы. Жизнь-то одна… Так что внутри любого кошмара надо пытаться искать позитивные эмоции.
Книги обязательно надо читать. Главное – не выписывать понравившиеся цитаты. Потом такие цитаты создают ощущение, что это твои мысли.
В жизни главное — это упёртость, маниакальная упёртость. Хотя будущее человека определит генетика. Я уверен, что воспитание, образование — ерунда. Все зависит от того, что в тебе заложено.
В эпоху повсеместной победы дилетантизма всякое проявление высокого профессионализма выглядит архаичным и неправдоподобным.
Мой отдых – только под нашим кустом и чтобы никого не было. Лица наших комаров мне приятнее. Несколько лет назад меня все же совратили. В последний момент накрылась моя заводь на Валдае, я в панике дал слабину, и меня повезли отдыхать в Черногорию. Чисто, уютно и бессмысленно.
Как и в Швеции. Однажды дети вывезли меня туда на рыбалку. Мы искали, где бы остановиться, и обнаружили целый архипелаг сдающихся коттеджей. Никаких глухих заборов, колючих проволок. Только правила пользования коттеджем и ключи от дома, висящие на калитках. Ну это же застрелиться можно от такой жизни!
Скукотища! А у нас действительно интересно. Только страшно. Страшно за детей, за внуков, за собак. И немножечко – за себя.
Раньше для покупки «Жигулей», как и подписных изданий, приходилось на протяжении месяца еженощно отмечаться на пустыре под городом Химки. Один прогул – и вылетаешь из списка. Зяма Гердт, Андрюша Миронов и я создали команду для дежурств. Когда выпала моя очередь и я посмотрел на собравшуюся в Химках публику, то, заподозрив неладное, позвонил Гердту: «Зяма, это не запись на «Жигули». Это перепись евреев!»
Смысл существования – в душевном покое и отсутствии невыполненных обязательств. Но обязательства все время нахлестывают. Кажется: вот это сделаешь и это – а дальше покой и тишина. Нет – появляются новые.
Володин как-то сказал, что другого времени у нас скорее всего и не будет. И потому мы должны жить во времени настоящем, никак себя самих не обманывая.
Использованы цитаты из книг А.А. Ширвиндта «Склероз, рассеянный по жизни», «Проходные дворы биографии», «Былое без дум».
Источник: podumay.info