15 августа исполнилось 75 лет со дня основания Акмолинского лагерного отделения Карагандинского исправительно-трудового лагеря («Карлаг»), известного как «А.Л.Ж.И.Р.». Туда ссылали женщин, чьих родственников советская власть признавала изменниками Родины. В лагере содержались более 8000 узниц, что сделало его крупнейшим женским трудовым поселением в СССР. Через него прошли мать балерины Майи Плисецкой, поэта Булата Окуджавы и родственницы других заметных деятелей искусства
«Алжирки»
«Все они были наголо обриты. Жалкие, страшные женщины были похожи на нелепых подростков», — вспоминала в своей книге Галина Степанова-Ключникова, одна из заключенных Акмолинского лагерного отделения Карагандинского исправительно-трудового лагеря. В народе поселение называли «А.Л.Ж.И.Р.» (Акмолинский лагерь жен изменников Родины), а арестанток — «алжирками».
Что нацисты творили с ЖЕНЩИНАМИ попавшими к ним в ГРЯЗНЫЕ ЛАПЫ
Лагерь образовали в 1938 году по приказу НКВД (Народный комиссариат внутренних дел СССР) в Казахстане на территории современного села Акмол. В те годы оно называлось 26-м поселком трудопоселения, или «26-я точка».
«А.Л.Ж.И.Р.» создавался как «особое лагерное отделение»: «алжирки» не могли вести переписку, получать посылки. Часть ограничений сняли только в мае 1939 года, тогда узницам разрешили писать — по два письма в год. Так они смогли узнать о судьбе мужей, детей и других родственников.
Женщин, признанных ЧСИР (членами семьи изменника Родины), в лагерь везли со всех концов Советского Союза — из Москвы, Украины, Грузии, Армении, Белоруссии, Средней Азии. Среди них была, например, певица Лидия Русланова. Ее задержали вскоре после ареста мужа, генерала Владимира Крюкова. Тот получил 25 лет лагерей за контрреволюционную деятельность по «трофейному», или «генеральскому» делу. В «А.Л.Ж.И.Р.» сидели также писательница Галина Серебрякова, женщины из семьи расстрелянного маршала Тухачевского, матери поэта Булата Окуджавы и балерины Майи Плисецкой — Ашхен Налбандян и Рахиль Плисецкая.
В основном «алжирками» становились жены известных государственных, политических и общественных деятелей. Но были и исключения, писала Галина Степанова-Ключникова. Например, в лагере находилась жена водопроводчика. Его арестовали по ошибке — вместо однофамильца, жившего с парой в одном доме. По иронии судьбы мужа освободили спустя год после ареста, но вызволить жену из лагеря он не мог.
Попадали в лагерь женщины в том, в чем их задерживали, — в ночных сорочках и тапочках, а иногда и в вечерних платьях. Многие наряжались, ложно полагая, что едут на встречи с арестованными мужьями. Например, актриса немого кино Лидия Френкель в «А.Л.Ж.И.Р.» приехала в пальто, пропитанном ароматом Chanel № 5.
За колючей проволокой
Лагерь занимал 30 га. По периметру его ограждала колючая проволока. А на территории располагались четыре вышки и бараки, каждый на 300 человек. Последние строили женщины самостоятельно и в любую погоду: будь то пурга, метель, жара или ливень. В строительстве использовали саман — смесь глины и соломы.
Вся правда о том как жили девушки в ГУЛАГе из воспоминаний репрессированных женщин
Ее женщины месили ногами.
Вместо матрацев на деревянные настилы в бараках клади маты, которые женщины вязали из камыша, растущего в округе. Им же отапливались помещения. Но он давал так мало тепла, что температура в бараках не превышала 6-8 градусов.
При этом зимой температура опускалась до -40 градусов, морозы стояли «лютые», вспоминала Степанова-Ключникова. «Однажды, неся воду на коромысле, поскользнулась и упала. Оба ведра опрокинулись на меня. Я моментально покрылась ледяным панцирем».
Материал по теме
На территории также находился отдельный барак, куда попадали дети арестанток. В так называемый «детский сад» определили, к примеру, грудного сына Рахиль Плисецкой Азария Плисецкого.
Ребенок мог находиться в лагере до трех лет. После его отправляли в детдом. Там условия жизни были столь же тяжелыми, как и в лагере. Дети жили в холоде и впроголодь. Все это усугубляло отношение других сирот и воспитателей — часто малышей травили как родственников «врагов народа» и настраивали против родителей.
Один тяжкий день
Жизнь арестанток сливалась в один «беспросветный, тяжкий, серый день», вспоминала Степанова-Ключникова: «Утром перед бараком общая перекличка, потом в столовой половник жидкой каши. После завтрака работа. На ужин — та же перловая каша-размазня без признаков жира, и снова работа по 12-14 часов в сутки, без выходных».
Работать обязывали всех арестанток. Архитекторам, ветеринарам и агрономам везло больше других — они трудилась по специальности.
Остальных подписывали на тяжелый ручной труд: молодых отправляли в поля, в огороды и на стройку; немощных, больных и пожилых — на вышивальные и швейные фабрики. «Слабые женщины по 12-14 часов в день таскали двадцатикилограммовые саманы, поднимали их на подмостки, укладывали в стены, другие женщины работали в поле. Сажали, пололи, убирали. Солнце степного Казахстана безжалостно. Буйные ветры хлещут в лицо песчаной пылью, обдирая кожу до крови, до язв», — описывала тяготы жизни в лагере Степанова-Ключникова.
Каторжный труд арестанток быстро сделал «А.Л.Ж.И.Р.» самым продуктивным лагерем в «Карлаге». На территории росли яблони, груши, сливы, вишни, арбузы, дыни, помидоры, морковь и др. Но все это отправлялось за пределы зоны. Проносить в бараки овощи — помидоры и морковь — женщины могли только тайно. Поэтому узницы испытывали острый дефицит белков, жиров и витаминов и постоянное чувство голода, вспоминала Степанова-Ключникова: «Разговор о еде был запрещён».
После лагеря
Акмолинский лагерь просуществовал до 1953 года. За 15 лет в «А.Л.Ж.И.Р.» отбыли срок более 8000 женщин, свыше 18 000 прошли его этапом. Как минимум 600 арестанток погибли — точная цифра неизвестна.
После освобождения испытания для женщин не закончились. В паспортах остались специальные отметки — они запрещали въезжать в большие города и найти достойную работу. Детям узниц также приходилось нелегко — как и матери, они не могли найти работу. Дорога в университеты для них была закрыта.
Только после реабилитации женщины и дети смогли вернуть честное имя. Но компенсации они так и не получили. Лишенные при аресте имущества многие бывшие узницы умерли в глубокой нищете.
Сейчас на территории лагеря находится Музейно-мемориальный комплекс памяти жертв политических репрессий и тоталитаризма. Он открылся в 2007 году по инициативе первого президента Казахстана Нурсултана Назарбаева. Там располагается несколько памятных монументов — например, «Арка скорби». Она олицетворяет женщину, скорбящую по мужу и детям.
История лагеря послужила сюжетом для документального фильма «Изменницы» режиссера Евгении Головня. Он вышел в 1990 году. В нем бывшие узницы рассказывают об обстоятельствах арестов, условиях жизни в лагере, судьбах заключенных.
В 2016 году «Фондом первого Президента — лидера нации» был снят социальный ролик о том, как узницам лагеря помогали выживать казахи, жившие в соседнем селе Жанашу. Это реальная история, взятая из воспоминаний одной из узниц — Гертруды Платайс. Местные жители прятали в кустах лепешки, вареное мясо и другие продукты.
Они же передавали узницам курт — соленые плотные комочки творога, высушенные на солнце. Дети по команде старших кидали его в узниц. Надзиратели принимали творог за камни и не вмешивались, считая, что местные так выражают презрение к пленным.
Лагерю и его узницам посвящены и художественные картины. В 2017 казахстанский режиссер Ануар Райбаев выпустил фильм «Алжир». Он рассказывает историю любви вдовы «врага народа» Надежды и солдата-охранника Алихана. А спустя год в России вышел телесериал «А.Л.Ж.И.Р.». Он повествует о жизни двух узниц лагеря — Ольге Павловой, жене советского авиаконструктора, и оперной певице Софии Тер-Ашатуровой.
Источник: www.forbes.ru
Юридическая социальная сеть
3.7М
О массовых изнасилованиях женщин (Колымский Трамвай) и превращении детей в рабов (включая сексуальных рабов) в Гулаге товарища Сталина.
599 просмотров
212 дочитываний
24 комментария
На сегодня эта публикация уже заработала 5,85 рублей за дочитывания Зарабатывать
Елена Глинка и Лев Разгон
ЗАСЕКРЕЧЕНО БЕЗ ГРИФА «СЕКРЕТНО»
В застенках НКВД и ГУЛАГЕ чекистам категорически запрещалось вступать в половую связь с подследственными, конвоируевыми или содержащимися в зонах женщинами и детьми. Однако бить при допросах по половым органам и отдавать на дикое коллективное поругание не возбранялось.
То есть: чекисты могли безнаказанно издеваться, пытать, растлевать любыми способами, какие «чистые руки и горячее сердце» чекистской души-душеньки вообразить может, но без получения при этом личного сексуального удовольствия. В то время, как другим зэкам позволялось творить с «врагами народа» женщинами и детьми все, что им заблагорассудится. От жуткого коллективного изнасилования на глазах охраны до растления совсем еще малолетних детей. В анкетах это называлось МОРАЛЬНО УСТОЙЧИВ, ПОЛИТИЧЕСКИ ГРАМОТЕН.
Согласно опросам, Сталин является самой популярной фигурой русской и советской истории. В этой связи апологетам Вождя Народов будет полезно прочесть прилагаемые заметки. В которых документально описывается то, что в России 21 ого века засекречено без грифа секретно
«Колымский трамвай» — это такой трамвай, попав под который, бывает-случается, останешься в живых.
Поговорка колымских заключенных
В рыболовецком поселке Бугурчан, влачившем безвестное существование на охотском побережье, было пять-шесть одиноко разбросанных по тайге избенок да торчал убогий бревенчатый клубишко о трех узких окнах, над которыми болтало ветром старый флаг. Оттого ли, что у председателя не было в запасе кумача, флаг не заменяли, он висел в Бугурчане, наверно, с довоенных лет, весь вылинял,— но серп и молот в уголке полотнища по-прежнему выделялись ярко, как номера на бушлатах каторжан.
В трюме судна, развозившего летней навигационной порой грузы для поселков и рабочую силу в лагеря, сюда доставили женскую штрафную бригаду. Окриками и матерной бранью, под лай сторожевых собак конвоиры согнали зекашек к клубу, бдительно пересчитали по головам, после чего начальник конвоя скомандовал всем оставаться на местах и ушел разыскивать единственного представителя здешней власти — председателя поселка, которому надлежало передать этап.
Этап состоял в основном из бытовичек и указниц, но было и несколько блатных — жалких существ с одинаковой, однажды и навсегда покалеченной судьбой: сперва расстреляны или сгинули в войну родители, пару лет спустя — побег из детприюта НКВД, затем улица, нищета, голод,— и так до ареста за кражу картофелины или морковинки с прилавка. Заклейменные, отринутые обществом и озлобившиеся оттого, все они очень скоро становились настоящими преступницами, а некоторые были уже отпетые рецидивистки — по-лагерному, «жучки». Теперь они сидели у клуба, перебранивались друг с дружкой, рылись в своих узелках и выпрашивали окурки у конвоя.
В это месиво изуродованных жизней лагерное начальство бросило трех политических, с 58-й статьей: пожилую даму — жену репрессированного дипломата, средних лет швею и ленинградскую студентку. За ними не числилось никаких нарушений и посягательств на лагерный режим,— просто штрафбригада комплектовалась наспех, провинившихся не хватало, директива же требовала в срочном порядке этапировать столько-то голов,— и недостающие головы добрали из «тяжеловесок», то есть из осужденных на 25 лет исправительно-трудовых работ.
Новость: «Бабы в Бугурчане!» — мгновенно разнеслась по тайге и всполошила ее, как муравейник. Спустя уже час, бросив работу, к клубу стали оживленно стягиваться мужики, сперва только местные, но вскорости и со всей округи, пешком и на моторках — рыбаки, геологи, заготовители пушнины, бригада шахтеров со своим парторгом и даже лагерники, сбежавшие на свой страх с ближнего лесоповала — блатные и воры. По мере их прибытия «жучки» зашевелились, загалдели, выкрикивая что-то свое на залихватском жаргоне вперемешку с матом. Конвой поорал для порядка: на одних — чтоб сидели, где сидят, на других — чтоб не подходили близко; прозвучала даже угроза спустить, если что, собак и применить оружие; но, поскольку мужики, почти все с лагерной выучкой, и не думали лезть на рожон (а кто-то и вовремя задобрил конвоиров выпивкой), конвоиры не стали гнать их прочь — лишь прикрикнули напоследок и уселись невдалеке.
«Жучки» в голос клянчили махорку, просили заварить чифирь, предлагали в обмен самодельные кисеты. Большинство мужиков загодя запаслись снедью, кто дома, кто в поселковом ларьке; в толпу штрафниц через головы полетели пачки чая и папирос, ломти хлеба, консервы. Бросить изголодавшемуся арестанту корку хлеба — было поступком, наводящим на мысль о неблагонадежности, и наказуемым, случись это там, на сострадательной матушке Руси, там полагалось верноподданно опустить глаза, пройти мимо и навсегда забыть. Но тут — потому ли, что почти все здешние мужики имели лагерное прошлое? — тут был иной закон. Компания засольщиков рыбы и единственный в поселке, уже изрядно выпивший бондарь притащили сверток с кетовым балыком, порезали балык на куски и бросили зекашкам.
Измученные морской болезнью и двухдневным голодом в трюме, женщины жадно хватали на лету подачки, торопливо запихивали в рот и проглатывали, не жуя; блатные долго, с хриплым кашлем курили дареный «Беломор». Какое-то время было тихо. Затем послышалось звяканье бутылок; несколько мужиков, как по команде, отошли в сторону и уселись пьянствовать с конвоем.
Насытясь, «жучки» хором затянули песни — сначала «В дорогу дальнюю», за ней «Сестру»; мужики вторили им знаменитой лагерной «Централкой»,— и после этой спевки все воспрянули, разошлись, стали шумно знакомиться уже без оглядки на конвойных, которые, побросав автоматы и привязав к деревьям собак, пили теперь вместе с вернувшимся начальником и председателем.
Впрочем, особую активность выказывали только «жучки». Бытовички и указницы, которых в бригаде было большинство, вели себя тише и даже держались особняком. Правда, и они охотно брали подачки и вступали в разговоры, но будто отсутствовали при этом; мысли их были об ином: сроки у многих близились к концу, и им в отличие от политических не предстояла ссылка после лагеря. Краткосрочницы-«жучки» тоже ждали своего часа, и хоть возвращаться каждой из них было некуда и не к кому, и воля пугала некоторых, заранее обрекая их на беззащитность и равнодушие к их судьбам, но все горести будущего для них пока не существовали: воля есть воля, это главное, это одно уже давало надежду на жизнь впереди. У политических «тяжеловесок» надежды не было — ГУЛАГ поглотил их навсегда.
Втроем они сидели в стороне от толпы — студентка, швея и жена врага народа. Они уже поняли, для чего был устроен весь этот разгул и пьянка с конвоирами; поняли задолго до того, как солдаты один за другим в бесчувствии повалились наземь и мужики с гиканьем кинулись на женщин и стали затаскивать их в клуб, заламывая руки, волоча по траве, избивая тех, кто сопротивлялся. Привязанные псы заливались лаем и рвались с поводков.
Мужики действовали слаженно и уверенно, со знанием дела: одни отдирали от пола прибитые скамьи и бросали их на сцену, другие наглухо заколачивали окна досками, третьи прикатили бочонки, расставили их вдоль стены и ведрами таскали в них воду, четвертые принесли спирт и рыбу. Когда все было закончено, двери клуба крест-накрест заколотили досками, раскидали по полу бывшее под рукой тряпье — телогрейки, подстилки, рогожки; повалили невольниц на пол, возле каждой сразу выстроилась очередь человек в двенадцать — и началось массовое изнасилование женщин — «колымский трамвай», — явление, нередко возникавшее в сталинские времена и всегда происходившее, как в Бугурчане: под государственным флагом, при потворстве конвоя и властей.
Этот документальный рассказ я отдаю всем приверженцам Сталина, которые и по сей день не желают верить, что беззакония и садистские расправы их кумир насаждал сознательно. Пусть они хоть на миг представят своих жен, дочерей и сестер среди той бугурчанской штрафбригады, ведь это только случайно выпало, что там были не они, а мы.
Насиловали под команду трамвайного «вагоновожатого», который время от времени взмахивал руками и выкрикивал: «По коням. » По команде «Кончай базар!» — отваливались, нехотя уступая место следующему, стоящему в полной половой готовности.
Мертвых женщин оттаскивали за ноги к двери и складывали штабелем у порога; остальных приводили в чувство — отливали водой, — и очередь выстраивалась опять.
Но это был еще не самый большой трамвай, а средний, «трамвай средней тяжести», так сказать.
Насколько я знаю, за массовые изнасилования никто никогда не наказывался — ни сами насильники, ни те, кто способствовал этому изуверству. В мае 1951 года на океанском теплоходе «Минск» (то был знаменитый, прогремевший на всю Колыму «Большой трамвай») трупы женщин сбрасывали за борт.
Охрана даже не переписывала мертвых по фамилиям, но по прибытию в бухту Нагаево конвоиры скрупулезно и неоднократно пересчитывали оставшихся в живых, и этап, как ни в чем не бывало, погнали дальше, в Магадан, объявив, что «при попытке к бегству конвой открывает огонь без предупреждения». Охрана несла строжайшую ответственность за заключенных, и, конечно, случись хоть один побег — ответили бы головой. Не знаю, как при такой строгости им удавалось «списывать» мертвых, но в полной своей безнаказанности они были уверены. Ведь они все знали наперед, знали, что придется отчитываться за недостающих,— и при этом спокойно продавали женщин за стакан спирта.
. Ночью все лежали пластом, иногда бродили впотьмах по клубу, натыкаясь на спящих, хлебали воду из бочек, отблевывались после пьянки и вновь валились на пол или на первую попавшуюся жертву.
Бывало ли что-нибудь подобное в те дремучие эпохи, когда, едва-едва оторвавшись от земли передними конечностями, первобытные существа жили еще животно-стадными инстинктами? Думаю, что нет.
. Тяжелый удар первого прохода «трамвайной» очереди пришелся на красивую статную швею. Жену врага народа спас возраст: ее «партнерами» в большинстве оказались немощные старички. И только одной из трех политических сравнительно с другими повезло: студентку на все два дня выбрал парторг шахты.
Шахтеры его уважали: справедлив, с рабочими держится запросто, на равных, политически грамотен, морально устойчив. В нем признавали руководителя — и его участие в «трамвае» как бы оправдывало, объединяло всех: как мы, так и наш политрук, наша власть. Из уважения к нему никто больше не приставал к студентке, а сам парторг даже сделал ей подарок — новую расческу, дефицитнейшую вещь в лагере.
Студентке не пришлось ни кричать, ни отбиваться, ни вырываться, как другим, — она была благодарна Богу, что досталась одному.
Наутро конвоиры очухались, у каждого ломило башку с похмелья. Мужики были наготове: выбили доску в двери, двое протиснулись в образовавшуюся щель, поднесли, подлечили — и вскорости конвой опять мертвецки завалился под соснами. Автоматы лежали рядом, овчарки выли.
Только на третьи сутки начальник конвоя наконец очухался и приказал мужикам открыть дверь и по одному покинуть клуб.
Мужики не подчинились. Начальник предупредил: «Буду стрелять!» — но и это не возымело действия. В заколоченном клубе зекашки умоляли конвоиров вызволить их, однако угрозы конвоя и мольбы женщин только подхлестнули насильников: они еще не пресытились «трамваем», а когда там в Бугурчан снова привезут баб! И кинулись насиловать еще ожесточенней.
Конвоиры вырубили дверь топором. Начальник повторил предупреждение, но мужики не реагировали и теперь. Тогда солдаты стали стрелять — сперва в воздух, потом в копошащееся на полу месиво тел.
Но отупевшие, раздавленные, безразличные ко всему три женщины не интересовались, кто убит и сколько.
Глинка Е. С.«Колымский трамвай» средней тяжести // Нева. – 1989. – № 10.
Источник: www.9111.ru
Вышивка, дети, колючая проволока: как жили женщины в ГУЛАГе
До 15 марта 2023 года в «Международном Мемориале» (внесен в реестр иноагентов) проходит выставка «Материал. Женская память о ГУЛАГе». В этой подборке — семь экспонатов, за каждым из которых стоит своя история. Вечернее платье, детские рукавички, вышитый букет — все эти вещи вместе с их владелицами прошли тюрьмы и лагеря
Мария Михантьева Редакция Forbes
Рассылка Forbes
Самое важное о финансах, инвестициях, бизнесе и технологиях
Подписаться
Копировать ссылку
Поделиться
В избранное
Режим для слабовидящих
- Контактная информация
- Правила обработки
- Реклама в журнале
- Реклама на сайте
- Условия перепечатки
Cетевое издание «forbes.ru» зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций, регистрационный номер и дата принятия решения о регистрации: серия Эл № ФС77-82431 от 23 декабря 2021 г.
Адрес редакции, издателя: 123022, г. Москва, ул. Звенигородская 2-я, д. 13, стр. 15, эт. 4, пом. X, ком. 1
Адрес редакции: 123022, г. Москва, ул. Звенигородская 2-я, д. 13, стр. 15, эт. 4, пом. X, ком. 1
Главный редактор: Мазурин Николай Дмитриевич
Номер телефона редакции: +7 (495) 565-32-06
Перепечатка материалов и использование их в любой форме, в том числе и в электронных СМИ, возможны только с письменного разрешения редакции. Товарный знак Forbes является исключительной собственностью Forbes Media Asia Pte. Limited. Все права защищены.
Источник: www.forbes.ru