«Да, быт у нее не устроен. Вот она, современная интеллигентка. Автомобиль есть, а в холодильнике пусто. Сколько их у нас таких, общественно полезных. » Этими словами герой фильма «Тема» (1979) Глеба Панфилова описывал быт своих современниц.
Традиционно считается, что Советское государство стало одной из первых стран, провозгласивших равенство полов. На юридическом уровне оно было закреплено уже первой советской конституцией 1918 года. Но равенство прав не привело к равенству возможностей: строки основного закона страны остались лишь красивыми лозунгами. Как же всё обстояло на самом деле?
1920-е
В первые годы после революции перед женщинами действительно открылись возможности, о которых прежде они могли только мечтать. Вихрь политических и социальных изменений выдвинул на историческую арену новый типаж: идеалистка, революционерка, борец за свободы. В эти годы появляются такие колоритные персонажи, как Лариса Рейснер (прототип женщины-комиссара в фильме «Оптимистическая трагедия» (1963), Розалия Землячка и Наталия Сац, основательница первого детского театра.
Н.А.Некрасов. Русские женщины (1975)
Новые возможности закреплялись и законодательно. Женщинам открылась дорога к высшему образованию, было упразднено раздельное обучение в школах. Произошли изменения и в семейном кодексе. Так, с 1926 года, чтобы развестись, стало достаточно заявления одного из супругов. Суды по этому вопросу отменили, а сама процедура не только упростилась, но и подешевела: штраф за просроченный паспорт составлял 50 рублей, а за развод — всего 6.
Всё это происходило на фоне непрекращающихся поисков нравственных норм, попыток обосновать «новую мораль». В комсомольской печати 1920-х часто поднимался вопрос о недостойном поведении юношей, склонявших девушек к близости под предлогом борьбы с «мещанскими» представлениями об отношениях полов. Виной тому были вульгарно понятые произведения Александры Коллонтай с ее теорией «стакана воды». На самом же деле она вовсе не проповедовала половую распущенность, хотя некоторые формулировки и впрямь могут показаться современному читателю вызывающими.
«Для классовых задач пролетариата совершенно безразлично, принимает ли любовь формы длительного оформленного союза или выражается в виде преходящей связи. Идеология рабочего класса не ставит никаких формальных границ любви» («Дорогу крылатому Эросу! Письмо к трудящейся молодежи»).
Коллонтай утверждала, что основой новых союзов должна быть не похоть, а общность интересов:
«Как бы велика ни была любовь, связывающая два пола, как бы много сердечных и духовных скреп ни связывало их между собою, подобные же скрепы со всем коллективом должны быть еще более крепкими и многочисленными, еще более органическими. Буржуазная мораль требовала: всё для любимого человека. Мораль пролетариата предписывает: всё для коллектива».
Яркие, независимые героини появлялись и на экранах тех лет. Один из самых известных примеров — фильм «Третья Мещанская». Из провинции в Москву приезжает Владимир (Владимир Фогель) и временно селится в комнате своего фронтового друга Николая (Николай Баталов). Людмила, жена хозяина, увлекается гостем. Так начинается их странный тройственный союз.
Русские женщины. Николай Некрасов
Забеременев, Людмила остается без всякой поддержки. Не решаясь сделать аборт, она бросает обоих мужчин, садится в поезд и уезжает из Москвы.
Сценарист Виктор Шкловский признавался, что на создание этого сюжета его натолкнула заметка в «Комсомольской правде». В родильный дом пришли два гражданских мужа, и женщина не могла сказать, кто из них отец ребенка. «Все трое были молодые люди, комсомольцы, рабфаковцы. Они называли свой союз „любовью втроем“ и утверждали, что в любви не может быть ревности». Концовка, в которой беременная героиня садится в поезд и в одиночестве покидает город, сегодня выглядит довольно феминистской, хотя такой она вовсе не задумывалась. «Мы не сообразили, куда деть женщину, и просто отправили ее за город», — признавался Виктор Шкловский.
1930-е
Уже со второй половины 1920-х, когда проводится НЭП и страна возвращается к мирной жизни, амплуа героических женщин постепенно становится невостребованным. Интересно проследить, как этот переход осмысляется в литературе того периода.
В 1925 году вышел роман Федора Гладкова «Цемент». Главный герой, вернувшийся с фронтов Гражданской войны, занимается восстановлением цементного завода у себя в поселке. Приходя по вечерам домой, он ищет тепла и уюта, но тут его постигает разочарование. Супруга Даша посвящает всё свое время общественной деятельности.
Женщина здесь поставлена перед трудным выбором, и в результате у нее очень быстро возникает непонимание с мужчиной-партнером. Гладков, в отличие от Коллонтай, уже не верит в то, что можно совмещать общественную деятельность и личную жизнь.
«Днем Глеб совсем не бывал дома: заброшенная комната, с пыльным окном, с немытым полом, была чужой. Приходил домой ночью, Даша не встречала его, как в прежние времена. Тогда было уютно и ласково. На окне дымилась кисейная занавеска, цветы в плошках на подоконниках переливались огоньками. Глянцем зеркалился крашенный пол, пухло белела кровать, ласково манила пахучая скатерть.
Кипел самовар, звенела чайная посуда» (из романа «Цемент»).
Уходят в прошлое идеалы 1920-х с их фабриками-кухнями, общественным воспитанием детей и женотделами. Женщина нового типа, действительно, получила право трудиться наравне с мужчинами. Но это вовсе не значит, что она освободилась от традиционных домашних обязанностей.
Примечательно, что уже в 1936 году были вновь запрещены аборты. Женщина опять утратила возможность распоряжаться собственным телом. А материнство воспринимается уже не как ее право, а как обязанность.
Образ женщины-труженицы широко используется в пропаганде 1930- х. Можно без труда вспомнить ярких персонажей — героинь сталинского кино. Их воплощали Любовь Орлова («Светлый путь», 1940), Вера Марецкая («Член правительства», 1939), Тамара Макарова («Семеро смелых», 1936). В период с 1928 по 1932 год число работающих женщин увеличилось в два раза. Но чаще всего это был неквалифицированный труд: наряду с мужчинами представительницы «слабого пола» массово вовлекались в процесс индустриализации.
Этот труд имел мало общего с тем, что видел советский зритель на глянцевых кадрах сталинского кино. Достаточно посмотреть документальные фильмы Дзиги Вертова. Вот босоногие женщины в платках толкают вагонетки с углем в шахтах Донбасса в фильме «Одиннадцатый».
А вот в «Трех песнях о Ленине» бетонщица Белик рассказывает, как она упала в раствор: «Работала я в пролете 34, подавали туда бетон на трех кранах. Сделали мы девяносто пять бадей… Когда вылили бадью и бетон растоптали, я вижу: упал щиток. Я пошла, подняла… Стала оборачиваться, когда этот самый щиток протянуло за каркас и туда меня втащило».
«В отличие от мирового, офисно-постиндустриального, советский феминизм естественным порядком взошел на селе, где от мужика остались дырявые портки, в которых при желании можно было сыскать щуплого кобенистого выпивоху, инвалида двух войн, лягнутого напоследок жеребой кобылой», — пишет кинокритик Денис Горелов в книге «Родина слоников».
Во многих фильмах военной эпохи появляется новый персонаж — сильная женщина, встающая на защиту Отечества: «Зоя» (1944), «Человек № 217» (1944), «Она защищала Родину» (1943). Образ главной героини (во всех смыслах слова) в таких картинах предельно обобщен, это символ страны, Родина-мать.
1950–60-е
Эпоха оттепели, начавшаяся после смерти Сталина, породила совершенно новые социокультурные отношения. После разоблачения культа личности и массовой амнистии репрессированных в обществе появилась вера в возможность перемен. Это отразилось и в кинематографе, который наполнялся мажорными лирическими сюжетами.
Изменился и образ женщины. Главные героини оттепели — это уже не колхозницы, а городские жительницы в узких юбках и туфлях-лодочках. Таковы девушки в фильмах «Мне двадцать лет» (Марлен Хуциев,1964), «Я шагаю по Москве» (Георгий Данелия, 1963), «Летят журавли» (Михаил Калатозов, 1957). Но мир всё равно оставался по большей части маскулинным, а потому женщина показывалась глазами мужчины.
В одном из эпизодов фильма «Мне двадцать лет» рано утром Сергей покидает комнату своей новой знакомой. Можно догадаться, что между ними что-то было. (Конечно, секс как таковой не изображался на советском экране. Но легкий налет эротизма уже присутствовал.) Мы даже не видим лица девушки, с которой он провел ночь. Звучит только ее голос за кадром: «Ты уходишь?
Погоди… Ой, ты меня, наверно, теперь уважать не будешь». Сергей равнодушно отвечает: «Ну зачем ты так…» И по его интонации можно понять, что девушка права.
Эпоха застоя, 1964–1986 годы
В конце хрущевской эпохи появляется целая плеяда по-настоящему самобытных женщин-режиссеров, которые снимают фильмы о себе подобных. Многие из них создадут свои наиболее значительные работы уже в разгар застоя. Здесь можно назвать такие ленты, как «Крылья» (Лариса Шепитько, 1966), «Несколько интервью по личным вопросам» (Лана Гогоберидзе, 1978), «Короткие встречи, долгие проводы» (Кира Муратова, 1967).
Все эти фильмы были положены на полку или шли «вторым экраном» (термин, которым в советское время обозначали очень ограниченный прокат). Так что оказать серьезного влияния на массовое сознание и культурную сферу они не могли.
Эти фильмы с большим успехом шли в кинотеатрах и, видимо, вполне отвечали чаяниям аудитории. Ольга, героиня Елены Сафоновой в «Зимней вишне», — разведенная мать-одиночка, влюбленная в женатого Вадима. Все ее подруги также несчастливы в личной жизни: одна бесконечно выясняет отношения со своим женихом-хоккеистом, другая одна воспитывает сына. Когда на горизонте появляется наконец обеспеченный и любящий ее москвич Герберт, Ольга бросает его ради призрачной надежды построить отношения с Вадимом.
Мы видим бесхитростную романтизацию абьюзивных отношений. На экран переносятся все самые нелепые штампы народной мудрости: «бьет — значит любит», «плохонький, но свой», «одной жить неприлично».
И художественное качество картины выглядит уже категорией безнравственной. Нежная музыка, мягкий расфокус, Ленинград в снегу. Всё мое, родное. Да, это и есть наша русская народная мечта о счастье, как будто утверждает автор. Недаром «Зимняя вишня» была одним из лидеров проката в 1985 году.
Бабоньки упивались.
Неизбежно всплывает в памяти сцена из фильма «Брат», снятого уже в 90-е. Данила приходит в гости к своей пассии, водительнице трамвая. Он стреляет в ногу ее мужу, а затем предлагает уйти вместе с ним. Света отказывается и вместо этого остается лечить благоверного. Тот быстро посылает соседа в магазин за водкой. А Света сидит и плачет за стеной, пока они пьянствуют.
Такое вот оно, неказистое женское счастье а-ля рюсс.
Источник: knife.media
Истории Проституция в СССР: какими были советские путаны, и как власть боролась с продажной любовью, которой якобы в стране не было
В советское время продажной любви не существовало. Потому что продажная любовь могла быть только в странах загнивающего капитализма, а в стране процветающего социализма проституция быть не могла. Во всяком случае именно так говорили органы власти и партийные работники. Но в жизни все обстояло иначе.
История советской проституции берет начало сразу после революции. Очевидно, что проблема торговли телом досталась захватившим власть большевикам в наследство. В ноябре 1916 года газета «Биржевые ведомости» предположила, что в стране существует целая армия публичных женщин, численность которых достигает чуть ли не нескольких миллионов. Ситуацию усугубила Февральская революция.
Временное правительство отменило все нормы полицейской регламентации проституции. Труженицы пола тут же почувствовали свободу и начали создавать профсоюзы.
В двадцатые годы — особенно во времена нэпа — проституция расцвела всеми цветами. Нередко притоны стали открывать представители бывшей элиты и интеллигенции. К примеру, в 1924 году супруга одного из петербургских артистов завела самый настоящий вертеп. Заведение специализировалось на садистах и извращенцах.
Работать с такими клиентами приходилось самым обыкновенным девушкам, которые однажды оказались на скользкой дорожке. Любопытно, что в Северной столице уже тогда было немало лиц с половыми отклонениями. Так, во второй половине двадцатых годов милиция обнаружила десятки притонов, в которых обслуживали лиц именно с сексуальной девиацией.
Примерно такое же число публичных домов работало на состоятельную и благопристойную публику. Многие из борделей верхнего ценового сегмента располагались прямо в магазинах. Разумеется, не в торговых залах, а в задних комнатах. Одно из таких заведений работало прямо на Невском проспекте. У витрин продавали меха, а в глубине торговых помещений занимались совсем другими делами.
К тому продавщиц обязывали хозяева магазина. Обслуживали не только покупателей, но и поставщиков.
Впрочем, что извращенцы — в проституцию вовлекали детей и подростков. Историки Наталья Лебина и Михаил Шкаровский в книге «Проституция в Петербурге» рассказывают типичную историю того времени. Безграмотная семнадцатилетняя девушка приезжает в Новосибирск на заработки. Помыкавшись, оказывается на вокзале.
Беднягу тут же замечают дельцы от продажной любви и входят в доверие наивной девушки, а затем обманом завлекают в притон. Опаивают до беспамятства и отдают первому клиенту, а тот попросту насилует беспомощного почти еще ребенка. Девушка неоднократно бежит из притона, но хозяева находят ее и жестоко избивают. Через месяц она заболевает сифилисом. В то время это означало сгнить заживо.
А вот еще одна история, но только уже из Ленинграда. В 1925 году в одну из венерических больниц бывшей столицы поступила восьмилетняя девочка. Мать занималась проституцией. Причем прямо в соседней комнате. Вскоре девочку растлили, и она стала торговать собой.
Клиентами малолетней становились подростки.
Так обстояло дело в первое десятилетие советской власти. Разумеется, большевики предпринимали попытки обуздать проституцию. К примеру, в 1919 году в Петрограде они создали лагерь принудительных работ для женщин, в который в шестидесяти процентах случаев попадали женщины легкого поведения. Тогда же власти создали комиссию по борьбе с проституцией при наркомате здравоохранения, а также межведомственную комиссию по борьбе с проституцией при наркомате соцобеспечения. А на притоны время от времени устраивали облавы.
В то же время советская власть пыталась переубедить проституток и помочь им вернуться на путь истинный. Так, центральная комиссия по борьбе с проституцией при наркомздраве отстаивала идею социальной реабилитации проституток. Жриц любви считали жертвами капиталистического строя. Были даже созданы профилактории, в которых девушки получали шанс вернуться к нормальной жизни.
Ситуация начала меняться в 1929 году. Тогда жриц любви стали отправлять на принудительное трудовое воспитание. Попавшиеся органам правопорядка проститутки оказывались в артелях и мастерских открытого типа, а также в полузакрытых трудовых профилакториях и загородных колониях специального режима. Если женщина по выходу на волю вновь принималась за старое, то ее отправляли уже в лагеря НКВД.
В то же время к борьбе с порочным явлением привлекали и общественность. Так, комсомольцы получали от старших товарищей серьезные наставления. Партийные органы настаивали на необходимости нанести решительный удар по потребителям секс-услуг. В особенности из числа руководящих работников. Не пренебрегали и мерами морального воздействия.
Одна из брошюр библиотечки «Жгучие вопросы» журила девушек легкого поведения. Авторы упрекали девиц в том, что они подрабатывают на наряды и обновки аморальным способом.
К 1937 году проститутки приобретают статус классового врага, становятся паразитами и нетрудовыми элементами, а поэтому за решеткой они оказываются по политическим обвинениям. Тогда же власти присоединяют профилактории к системе ГУЛАГа. Впрочем, комплексные меры по борьбе с проституцией действительно принесли результаты. По крайней мере исчезли организованные формы проституции.
Зато с индивидуальными формами все по-прежнему было в порядке. К середине пятидесятых годов проблема проституции попала под пристальное внимание сотрудников правопорядка. Только в Ленинграде удалось выявить около 600 ночных бабочек. Выяснилось, и где расположены основные места дислокации проституток. Ими оказались Гостиный двор, Екатерининский сад и окрестности Московского вокзала, а также рестораны «Метрополь», «Северный», «Москва» и «Балтика».
Примерно две трети из числа выявленных проституток занимались своим ремеслом профессионально. То есть жили только продажей собственного тела. К примеру, в июле 1956 года оперативники поймали проститутку Елизавету Плехнович. Официально она не работала, зато неофициальная работа кипела. Женщина находила клиентов в Гостином дворе и приводила в свою квартиру.
Одним из попавшихся в сети опытной жрицы любви оказался Виктор Адамович Гузовский. Добропорядочный с виду советский гражданин — член КПСС и инженер в институте усовершенствования врачей — уплатил за совершение полового акта 50 рублей. Впрочем, это была не единственная цена, которую пришлось заплатить Виктору Адамовичу. Выяснилось, что Елизавета Плехнович была больна гонореей.
Любопытно, что были и те дамы, которые окунались в лоно порока и разврата только время от времени. В качестве подработки. И таких было примерно треть. К примеру, в начале июня 1956 года милиционеры проследили за двумя девушками, которые встретились с двумя мужчинами. Вся компания зашла в один из домов по улице Дзержинского, а через сорок минут девицы уже вышли на улицу. Их задержали.
Выяснилось, что обе — двадцатилетняя Екатерина Баталова и двадцатидвухлетняя Надежда Карнаухова — работают на первом молокозаводе. Они поведали, что познакомились с мужчинами с целью сожительства. Правда, тот факт, что сожительство оказалось столь недолгим, пояснить не смогли. Поэтому девушкам пришлось сознаться в совершении полового акта за вознаграждение. Тридцать рублей каждой.
Кстати, читателя наверняка интересует, а сколько это было в пересчете на сегодняшние деньги? Разумно привести данные по средней зарплате. Так вот. В 1955 году средний заработок рабочих и служащих составлял 711 рублей.
Помимо собственных квартир, проститутки работали в нелегальных притонах. Часто такие бордели устраивались у какой-нибудь престарелой бабули, которой девицы приплачивали за предоставляемые площади. К примеру, Ольга Андреевна, инвалид второй группы, брала с пары по 15 рублей.
Нередко местом разврата служил автомобиль такси. Клиенты вместе с девицами приезжали на городскую окраину, таксист деликатно выходил из машины, а пассажиры приступали к любовным утехам. Правда, зачастую такие вояжи оказывались небезопасными.
— 24 июля 1956 года проститутка Зубкова Ольга Николаевна, 1936 года рождения, без определенного места жительства и занятий, познакомилась у Московского вокзала с гр. Гавриным и на машине такси поехали в Удельнинский парк для совершения полового акта, где выпили водки, совершили половой акт, а когда Гаврин опьянел и уснул, Зубкова его обворовала и скрылась. Сейчас задержана и арестована, — писали в отчете о проделанной работе сотрудники ленинградского уголовного розыска.
Но какие бы усилия не предпринимали служители правопорядка, все упиралось в одно важное обстоятельство. Официально проституции в стране не существовало. Ни в печати, ни в законе. А поэтому милиционеры не понимали, за что можно привлечь жриц любви. Проблему прекрасно осознавали на верху.
Так, однажды в 1957 году заседала одна из комиссий Верховного Совета СССР. Рассматривали проект закона «Об усилении борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами». И вот секретарь комиссии произнес любопытные слова:
— И опять возникло затруднение: как говорить о проституции, когда мы неоднократно заявляли в печати, что проституции у нас не существует?
В такой ситуации органам правопорядка приходилось наказывать проституток по другим статьям. К примеру, за мелкое хулиганство. Однако к сколько-нибудь значимым результатам это не приводило. Поэтому милиционеры использовали еще и положение о паспортах, которое было дополнено пунктом о выселении проституток. Впрочем, и это особой роли в борьбе с проституцией не сыграло.
Из тысяч московских девиц легкого поведения в 1959 году из столицы выселили только 29.
В начале семидесятых годов в жизни советских публичных женщин начинается новый этап. Ведь, во-первых, именно тогда появляется класс элитных проституток, а во-вторых, они начинают сотрудничать с органами госбезопасности. С чего бы вдруг? Дело в том, что элитные путаны обслуживали иностранцев.
Поэтому они могли, охмурив клиента, выведать у него важную информацию, а также проследить за кем-нибудь или сделать фотокопии документов. А иногда и собрать компромат на то или иное лицо. Это в первую очередь. А во вторую — сотрудники КГБ выявляли преступные сети, которые разрастались вокруг секс-предпринимательниц. В деле были задействованы руководство гостиниц, управляющие ресторанами и прочие лица, получавшие доход с нелегальной деятельности проститутки.
С началом перестройки советские путаны практически вышли из тени. О проституции начали говорить открыто. В частности, в прессе. К примеру, в 1986 году газета «Московский комсомолец» опубликовала цикл очерков о публичных женщинах Советского Союза. Тиражи побили все рекорды. А в 1988 году вышла повесть Владимира Кунина «Интердевочка», по которой вскоре сняли одноименный фильм.
Что касается властей, то они снова хотели сдержать рост проституции и ввели за нелегальный промысел административный штраф в размере 100 рублей. Однако существенно повлиять на ситуацию это не смогло. В очередной раз.
Источник: rep.ru
«Аборт — главный контрацептив». Как предохранялись в СССР
Секс в СССР был занятием рискованным: о способах предохранения не говорили даже врачи, и в ход часто шли экзотические методы. Об их эффективности говорит статистика: на 100 рожденных детей приходилось 300 абортов. Как была устроена контрацепция в крупных городах и в деревнях, «Сноб» узнал у женщин и социологов
8 января 2023 11:32
Фото: Анатолий Гаранин / РИА Новости
«В 1958 году мы с подругой поехали в Красноярск работать на стройке. Жили в общежитии, мужчины в одном блоке, женщины в другом. Парни приставали к девчонкам, зажимали по углам… И вот одна забеременела. Сделала в каком-то подвале аборт, но что-то было неладно, и она долго болела. Об этом узнали, и за девчонкой пришла милиция.
С позором ее потащили на допрос, а парни стояли у стен и улюлюкали», — вспоминает Клавдия из города Сарапула, которой в 1958 году было 20 лет. Удивительно, но эта история происходила в стране с самым прогрессивным абортным законодательством: в СССР уже три года как было разрешено искусственное прерывание беременности по желанию женщины. Но государство, разрешая аборты, яростно их порицало: «Бесплодие, горькое одиночество — обычные последствия аборта», — гласил один из агитационных плакатов.
Е. Каждан «Бесплодие, горькое одиночество — обычные последствия аборта», 1966
Фото: Российская государственная библиотека
Впервые искусственное прерывание беременности советские власти легализовали еще в 1920 году, когда западным феминисткам такая привилегия и не снилась. Это произошло на пике сексуальной революции. Александра Коллонтай и Инесса Арманд выступали за разнообразие форм брака и отказ от моногамии как «буржуазной морали».
По всей стране открывались нудистские пляжи, а с плакатов той поры доносилось: «Каждый комсомолец может и должен удовлетворять свои половые стремления», а «каждая комсомолка обязана ему идти навстречу, иначе она мещанка». Раскрепощение дало свои плоды. Через несколько лет на одного рожденного ребенка приходилось почти три аборта.
В массах сколько-нибудь надежных методов предохранения не существовало в принципе, а прогрессивные методы вроде металлических маточных колпачков были доступны только элитам. Разрешая аборты — между прочим, первым в Европе! — советское правительство подчеркивало: это вынужденная мера из-за огромного числа подпольных операций, а нравственный долг женщины — рожать советских граждан. Но число абортов росло, и вскоре власти стали вводить ограничения — например, прерывать беременность разрешалось минимум через полгода после предыдущего аборта, а сама процедура стала платной и составляла четверть месячного дохода.
В 1936 году Сталин запретил аборты под страхом уголовной ответственности и для врачей, и для пациенток: надо было «делать новых людей» на благо армии и промышленного производства, а не прерывать одну беременность за другой. В это же время на заводе резиновых изделий в подмосковной Баковке запустили линию производства презервативов, пессариев и маточных колпачков. Но на практике врачи не рассказывали о методах контрацепции (да и самих врачей не хватало, особенно в сельских районах), а противозачаточных средств в аптеках не хватало.
Реклама контрацепции в СССР
Фото: Wikipedia C0
К началу 1950-х годов демографический кризис обострился еще сильнее: потери военных лет наложились на «дефицит» мужчин и главное — на последствия первого демографического перехода. Так называют резкое снижение рождаемости и детской смертности, которое произошло в первой половине XX века во всех индустриальных обществах. «У моих родителей было шестеро детей, у нас с мужем — всего двое.
А чего нищету-то плодить? Надо было учиться, работать. К тому же молодые семьи стали отделяться от стариков, переезжать в город — кому там приглядывать за детьми?» — объясняет Надежда из Кирова (77 лет). Детей советские граждане хотели рожать меньше, но новые средства контрацепции не появлялись. Процветали криминальные аборты, от которых умирали по 4–5 тысяч женщин в год.
О проблеме заговорили на самом высоком уровне, и в 1955 году медицинские аборты снова легализовали. При этом их преподносили как абсолютное зло: «лишают счастья материнства», «разрушают семьи» и «не проходят без последствий» (цитаты с плакатов и из брошюр).
В. Степанов «Аборт лишит вас счастья», 1966
Фото: Российская государственная библиотека
Альтернативного способа контролировать рождаемость государство, по большому счету, не предлагало. Одним из самых распространенных методов был прерванный половой акт. «Муж меня берег, не заканчивал это дело, — рассказывает Клавдия. — Другие женщины у нас в деревне удивлялись: как это Клава двоих детей родила и не беременеет снова? Многие ведь делали по 5, 7, 10 абортов за жизнь.
На самом деле два раза я все-таки “залетела”. Прерывать беременность ездила за 100 километров от нашего села, чтобы никто не узнал — иначе был бы стыд». Вплоть до 1980–90-х годов аборты делали наживую, без анестезии («боль была такая, что многие орали»). Больничного не выдавали, но из-за пропуска на работу приходилось приносить справку, в которой так и писали: «Аборт».
Поскольку прерывание беременности было делом безнравственным и осуждаемым, некоторые женщины обращались к нелегалам, лишь бы не позориться перед начальством. Судмедэксперт Алексей Решетун в книге «Вскрытие покажет» пишет, что «частными абортариями» становились, например, морги, где по ночам интерны оперировали женщин. В том числе на довольно поздних сроках, когда «официальный» медицинский аборт сделать было уже нельзя.
Социолог, профессор Анна Темкина говорит: «Фактически до 1990-х годов главным средством предохранения был аборт. Пик пришелся на конец 1950-х — середину 1960-х годов, когда на каждую женщину приходилось в среднем по четыре аборта за жизнь». Возникает вопрос: зачем было доводить дело до искусственного прерывания беременности, если продавались презервативы? Тому несколько причин.
В сельской местности ими почти не пользовались: ехать за «этим» нужно было в ближайший поселок, да и там в аптеках все друг друга знали — стыда не оберешься. В городе «изделие №2» можно было купить легко и даже недорого, за 2–4 копейки. «В моем окружении аборты не особо приветствовались.
У нас в Москве основным средством контрацепции были презервативы, — говорит Наталья, учитель английского языка. — Вплоть до конца 70-х продавались только отечественные, и они, конечно, были не очень». Качество презервативов служило предметом множества шуток: «не отличаются от куска шланга», «заниматься любовью в презервативе — как в сапогах купаться».
Действительно, на первых порах презервативы были толщиной почти 0,1 мм — в полтора раза толще современных. К тому же они не имели смазки и часто рвались (ходил миф, что их прокалывают озлобленные аптекарши). Долгое время в одной бумажной упаковке лежало по два презерватива, и после вскрытия второй высыхал и становился непригодным.
Наконец, покупка презервативов была чисто женской заботой: «Тебе надо, ты и покупай, мне стыдно». В итоге барьерным методом пользовались через раз, чередуя его с прерванным половым актом и с народными способами. «Сразу после свадьбы сельский фельдшер мне сказала: “Клава, не ленись. Как только дело сделано, иди спринцеваться. Ложка лимонной кислоты на стакан воды — и этим там промывай”», — рассказывает наша героиня Клавдия. В качестве альтернативы кислотному раствору иногда женщины использовали собственную мочу.
Между тем в 1960-е годы на Западе бушевала контрацептивная революция: женщины ликовали из-за появления оральных контрацептивов и обретения репродуктивной свободы. «Семьи не просто уменьшали рождаемость, а начали регулировать время появления детей, — рассказывает Анна Темкина. — Рождаемость и беременность стали плановыми. Это уже не “судьба”, не “так случилось”, а осознанный выбор людей, которые хотят иметь детей, причем в определенные сроки. Для этого нужна эффективная, надежная контрацепция — и ею стали оральные контрацептивы». В США к 1970 году 6 миллионов женщин пили противозачаточные таблетки — треть всех предохраняющихся замужних женщин. В СССР 6 млн раз в год женщины делали аборты (данные на 1964 год).
В 1967 году оральные контрацептивы попали на обложку журнала Time
Фото: Rob Crandall / TIME
Нет, об оральных контрацептивах в Советском Союзе знали. Первой компанией, которая стала их поставлять, была венгерская «Гедеон Рихтер». Однако чиновники были напуганы отзывами первых пациентов о побочных эффектах КОК из-за высоких доз гормонов. В 1974 году Минздрав разослал письмо с перечислением страшных последствий от приема оральных контрацептивов, вплоть до летальных исходов. Получилась парадоксальная ситуация: препараты в аптеках были, но врачи их не назначали, а женщины о чудо-таблетках не знали или слышали о них краем уха одни страшилки. (Ученые считают, что именно первоначальная дискредитация КОК властями привела к подозрительному отношению к ним: многие до сих пор продолжают считать, что от оральных контрацептивов растут усы, увеличивается вес и развивается рак.)
Ближе к 1980-м годам говорить о контрацепции стали в массовых изданиях: «К врачам с такими вопросами обращаться было стыдно, поэтому я черпала информацию из журналов “Крестьянка”, “Работница”, “Здоровье”, которые выписывали многие семьи, — рассказывает ростовчанка Светлана, 54 года. — Там писали о “безопасных днях”, когда можно не использовать презерватив, и об овуляции, когда надо предохраняться. У меня все это в принципе работало.
Но один раз, еще до замужества, случилась задержка месячных. В больницу идти было позорно, и я использовала народный способ: напилась водки и села в горячую ванну. Сердце билось бешено, врагу не пожелаю. В итоге через несколько дней месячные начались. Так и не знаю, была у меня беременность или нет».
Фото: Bettmann / Getty Images
«Никакой контрацепции до первых родов в природе не существует!» — жестко говорили врачи нерожавшим девушкам вплоть до 1980-х. После родов, чаще вторых, предлагали внутриматочную спираль: «Моя врач писала диссертацию по этой теме и предложила мне поставить спираль.
Я у нее была как подопытный кролик, — говорит Елена из Хабаровска, 78 лет. — Спираль простояла три года, и ни одной беременности. Это было невероятно удобно». Социолог Анна Темкина пишет в своей монографии, что «для многих женщин сексуальная жизнь сопровождалась постоянным страхом нежелательных беременностей, секс становился опасным, не приносящим никакого удовлетворения». «Знаете, страх беременности тогда отравлял все существование в те годы. Я была под постоянным страхом. это портило нашу жизнь. [приходилось себя] ограничивать, и способы как бы по предохранению были варварские, поэтому это было. фригидность была естественным последствием именно этих обстоятельств», — приводит слова одной из опрошенных женщин Анна Темкина.
Сексуальная революция в СССР закончилась лишь в 1990-е годы — на 30 лет позже по сравнению с Западом. Анна Темкина поясняет: «Да, еще с 1960-х началась либерализация поведения женщин, но фактически только в 90-е годы секс и контрацепция перестали быть табуированной темой. Лишь начиная с этого времени мы можем говорить о завершении сексуальной и контрацептивной революции в нашей стране».
В Россию хлынули импортные презервативы, разнообразные противозачаточные таблетки, гели и пластыри. А главное, стали появляться журналы, которые открыто писали о сексе и предохранении (так, в Cosmopolitan было правило: на обложке каждого номера должно быть слово «секс»). Тем не менее еще до 1994 года основным методом регулирования деторождения оставался аборт. Но теперь его хотя бы делали с обезболиванием.
Источник: snob.ru