Говоря о Париже, так и хочется перефразировать известную фразу из фильма «Форрест Гамп»: «Париж – это самая большая коробка шоколадных конфет, каждая из которых удивительна и непредсказуема, ведь никогда не знаешь, какая начинка окажется внутри. Она может быть тягучей, приторно-сладкой или, наоборот, с цитрусовой горчинкой – не важно. Главное – не останавливаться, идти вперед по бесконечным мощеным улочкам вдоль маленьких бутиков, старомодных бистро, кокетливых садов, ведь нужно успеть до того, как… увидеть Париж и умереть!» Кто сказал эту знакомую всем фразу? Об этом и не только говорим далее.
История
Кто сказал «Увидеть Париж и умереть»? Прежде чем ответить на волнующий нас вопрос, обратимся к истории. И придётся нам отправиться не куда-нибудь, а в очень далёкое прошлое – в Древний Рим. Да, в Рим ведут все дороги, а всё потому, что именно там и возникло выражение: «Увидеть Рим и умереть!» Но не следует воспринимать всё буквально: никто никогда и не собирался кануть в Лету после посещения Рима. Наоборот – это самая что ни на есть высшая оценка Вечному городу на семи холмах, признание того, что красота и дух его не могут сравниться ни с чем в этом бренном мире.
Не всё так просто
Впоследствии крылатое выражение покинуло родные берега и отправилось дальше – в Неаполь. И вот уже на улицах этого удивительного южного города то там, то здесь слышится: «Videre Napoli et Mori». Дословный перевод пока опустим, потому что существует два варианта понимания.
Первый, наш любимый: «Увидеть Неаполь и умереть!» Второй же, более верный: «Увидеть Неаполь и Мори!», — всё с тем же образным значением: «Увидеть всё!» Почему произошла такая неразбериха? Дело в том, что слово mori можно толковать двояко. В латинском языке оно означает и название деревни Мори, что находится близ Неаполя, и глагол «умирать».
На этом история не заканчивается – уж слишком ярок, выразителен и удивительно точен оборот: «Увидеть… и умереть!» Не более чем два века назад итальянцы таки создали свой громкий девиз: «Vedi Napoli e poi muori», — что означает: «Увидеть Неаполь и умереть!» И теперь уже без всяких «но». В письменном виде впервые она встречается в 1787 году в дневнике путешествующего по странам Европы Иоганна Гёте. Однако всё течёт, всё меняется, и приморский городок утратил свою былую славу. Она – подруга ветреная, отправилась на поиски новых героев – в Париж…
1931
Ну вот и мы в прекрасной французской столице, а значит, и в шаге от ответа на вопрос, кто сказал «Увидеть Париж и умереть!».
В 30-е годы прошлого столетия в городе на берегах Сены жил и работал тогда ещё никому не известный молодой человек по имени Илья Эренбург. Он был простым эмигрантом из Киева, выходцем из еврейской семьи, но настоящим «крещатицким парижанином», как называл его Евгений Евтушенко, поскольку был по-настоящему влюблён в этот удивительный город. Даже, несмотря на то что со временем он решил вернуться на Родину, в Советский Союз, был ярым сторонником победы социализма во всём мире и неутомимым пропагандистом советского строя, он продолжал восхищаться Парижем и неоднократно приезжал туда. Доказательством тому служит его книга «Мой Париж», изданная в 1931 году.
Книга
Продолжаем говорить о том, кто сказал: «Увидеть Париж и умереть!» Именно в этой книге впервые встречается данный оборот, который впоследствии становится обиходным, особенно у советских людей. Наверное, это связано не только с неким магнетизмом, неповторимой красотой данного выражения, но и с существующим в то время «железным занавесом», ограничивающим поездки граждан Советского Союза за границу. Запретный плод, как известно, очень сладок.
Но вернёмся к книге Ильи Эренбурга — того, кто первый сказал: «Увидеть Париж и умереть!» На свете немало книг, посвященных столице Франции – городу художников и поэтов, законодателю мод и изысканной кухни. С одной стороны, ему верили, им восхищались, а с другой – брезговали нищетой и грязью его бедных кварталов. Но главное заключается совсем в ином: всех, и поклонников, и недоброжелателей, поражали его колоссальные размеры и лихорадочный темп жизни. И всё же о том, что Париж никогда не имел себе равных, говорилось и писалось не один раз. Чем же покорила мир книга Ильи Эренбурга «Мой Париж»?
Заключение
Он писал и делал фотоснимки о жизни простых горожан, о том, как они рождаются, учатся, влюбляются, работают, отдыхают. По сути, их жизнь не отличается от миллионов и миллиардов таких же жизней, разве что действия спектакля под названием «жизненный путь» разворачиваются на фоне Сены, Монмартра, извилистых парижских улочек.
И всё это неустанно снимается одним человеком — автором произведения и тем, кто сказал фразу: «Увидеть Париж и умереть!» В итоге получилось полторы тысячи фотокарточек. Лучшие вошли в книгу – настоящий фотоальбом. Интересным является тот факт, что впервые съёмка проводилась скрытой камерой – фотоаппаратом с боковым видоискателем. Это была идея Ильи Эренбурга, который стремился в первую очередь показать человеческую сторону столицы – её суть, ведь не дворцы и не Эйфелева башня создают уникальную атмосферу, ауру города, а её жители. Таким образом, Илья Эренбург – переводчик, поэт, писатель, публицист, фотограф, и ещё тот, кто сказал «Увидеть Париж и умереть!», своим уникальным трудом призывал нас не просто восхититься французской столицей, а умереть, чтобы жить и бесконечно любить и её неповторимую красоту, и всего мира.
Источник: fb.ru
Увидеть Париж и. или
Увидеть Париж и… или?
Увидеть Париж и умереть! Известная фраза Ильи Эренбурга, влюблённого в этот город, теперь может иметь другой, зловещий смысл. Сижу в центре города на скамейке в небольшом сквере. Справа пожилые французы играют в петанк: кидают металлические шары, стараясь попасть как можно ближе к деревянному шарику – кошонету. А слева тусуется компания арабской молодёжи, что-то горячо обсуждая и споря.
Подъезжает машина полиции, из неё выходят два блюстителя порядка и не спеша направляются к группе арабских подростков. Парни плотно прижимаются друг к другу, заслоняя телами двоих соплеменников, приподнявших канализационный люк и спрятавших под ним пластиковый пакет с белым порошком размером с полкирпича. Очевидно, там был тайник.
Полицейские обстукивают карманы пацанов и, естественно ничего не найдя уезжают. Запакованный порошок извлекается наружу и в более мелкой расфасовке расходится по рукам. Молодёжь уходит в разные стороны. То, что это не мука, а кокс, ежу понятно. Непонятно другое, сидя на скамейке несколько минут, я ясно увидел их бесхитростную комбинацию.
А полицейские, а парижские пенсионеры, бывая здесь ежедневно, что ничего не видят? Абсурд. Просто не хотят связываться или боятся. Если представитель третьего мира справляет нужду прямо на улице, блюститель порядка смотрит в другую сторону.
В Париже существуют целые районы, где мужчины ходят в длинных до пят рубахах без ворота и в круглых шапочках. Я как-то со своей спутницей попал в такой квартал, мы даже съели там перепёлок гриль. Тут же рядом вырос африканский кент в новеньком модном европейском костюме и стал ненавязчиво выяснять, зачем пожаловали. Узнав, что мы «из очень холодной и дикой страны» немного поостыл.
Тем не менее, по ходу нашего движения, а мы упорно шли вперёд, появился с возгласом: «О, какая встреча!». Когда покинули квартал, я понял, почему парижанин советовал взять такси, но не соваться туда, сокращая дорогу. Нас легко могли ограбить. Полиция избегает посещать подобные районы. Это территории Магриба в центре Европы.
Изменения заметны везде, от Марселя и до Шербура, где, кстати, мы не нашли никаких зонтиков. Наверное, жители города не ходят в кино и не смотрели фильм «Шербурские зонтики». Но я об изменениях. Тихий городок Ферне-Вольтер, построенный великим философом на его личные деньги. Он был хозяином ряда предприятий, ростовщиком.
Место на границе со Швейцарией, где по сей день пасутся стада коров, по ночам ухают филины, продают вкуснейший сидр, сыры, сосиски из мяса. Вдруг, здесь возникает исламский центр, появляются молодые крепкие арабы «в бородах». Любители, проезжая на машине мимо местных девушек, запустить руку под юбку.
Два-три штатных полицейских не в состоянии их контролировать. Почему выбрано это место? Земля дешевле, и до Женевы 20 минут езды городским автобусом.
Прежняя Франция под волнами переселенцев с Востока начинает тонуть. Повторение, не дай Бог, масштабных трагедий, как в Париже, Ницце приведёт к кончине туриндустрии. Ранние российские эмигранты рассказывали, каким комфортным и безопасным был Париж 30-40 лет назад.
С ностальгией вспоминаю первую поездку в Париж в середине нескучных 90-х. В Советский период я был невыездной. И вот, за свои кровные, стою на земле Бальзака, Мопассана, Камю, Ренуара и Дега, Габена и Бельмондо, Эдит Пиаф и Азнавура. Поднял воротник плаща и влился в людской поток. Для них это будни, а для меня праздник.
Для российских кошельков этот город был местом паломничества. За возможность пожить в нём продавали «вишнёвые сады». Полтора века незнание французского считалось моветоном. Даже великий пролетарский поэт писал: — Я хотел бы жить и умереть в Париже… продолжение фразы оказалось роковым. В Москве он застрелился или ему помогли.
Душа просила всё и сразу: в Лувр, Версаль, Нотр-Дам де Пари, на Монмартр, Эйфелеву башню, набережную Сены, в кабаре Мулен Руж, Лидо, Крези Хорс. Хотелось стройную африканку из персонала отеля (она почувствовав мой зов самца, засмеялась, назвав время окончания работы).
Утром мою московскую спутницу настиг сильный приступ мигрени. Накануне много сил отдала шопингу, а проблема выбора, как известно, самая трудная. Вышли на улицу купить лекарство. Благо отель в даунтауне, поэтому аптеки, кафе, магазинчики чуть ни в каждом доме. У кассы встречают толстенький аптекарь и полненькая аптекарша.
И тут, я понимаю, что на французском ни гу-гу, а французы на английском не говорят (спикают только те, кто в турбизнесе). Произношу в данной ситуации бессмысленную, широко известную фразу: — Шерше ля фам. – И показываю на свою спутницу.
Хорошо, что французы с чувством юмора. Видя комизм положения, они смеялись до слёз. Лёд молчания сломан, дальше объяснились жестами, на пальцах. Купив таблетки, зашли в кафе, которое вкуснее всего пахло, свежими круассанами. Тёплые, только приготовленные с домашним маслом, вареньем клубничным и виноградным, плюс душистый кофе и сырная дощечка на 12 видов.
Хозяйка (полька) оставила нас на несколько минут и вернулась с другим лекарством, от которого «бол глови миней шибчей». Деньги за таблетки не взяла, сказав «прото помоц». И она же подсказала, как попасть в Гранд-Опера, куда все билеты были проданы на месяц вперёд. Шла премьера балета «Казанова» .
Если вы, как и я, родом из СССР, то, скорее всего, подумали: сунуть денежку в карман тёте Клаве или Вадим Вадимычу шепнуть пароль «я от Сергей Сергеича». Нет, всё демократически скучно, без блата. За час до начала снимается бронь, и все билеты поступают в продажу в порядке живой очереди. При этом молодые крепкие дежурные ставят всех в единую очередь, кем бы вы ни были.
Японцы – очень активные туристы, решили, что их заранее прибывший представитель, может взять билеты на всю группу. Дежурный вежливо и настойчиво указал им в конец очереди. Вскоре, оказавшись у кассы, я, по-купечески сказал: — Два лучших билета.
Кассир, молодая девушка, с игривой улыбкой указала стрелкой на электронном табло два билета ровно посередине первого ряда партера: — Эти?
Отступать было позорно, я кивнул, и, уже жалея о своих понтах, ждал ценового приговора. Но сумма оказалась не разорительной. Билеты, снятые с брони стоят полцены.
Должен покаяться, в ту поездку было немало понтов. Например, история со столом № 1 в Лидо, когда блёстки с обнажённых женских тел падают в бокал с шампанским. Здесь шумная группа немцев оплатила первые ряды. Они считают себя туристами номер один, и искренне удивляются, когда встречают тебя на тех же элитных этажах отелей, где останавливаются сами.
Я вызвал администратора и попросил посадить нас перед ними. — Остался только самый дорогой стол № 1, рассчитанный на четырёх клиентов, а вас двое, это невыгодно, — вежливо предупредил он. – Беру, — сказал я, даже не спрашивая, сколько это стоит. Как говорится «молодо – с зеленью».
Всё было бы на пять с плюсом, если бы в сидевшей за нами в Опере англоязычной пожилой паре внезапно не умер муж. В глазах жены застыла скорбь, понятная на любом языке. Представление не останавливали. Все действия персонала были так профессиональны и не заметны, будто они ежедневно выносят из зала покойников. И опять в памяти мелькнули слова Эренбурга, на счёт увидеть и умереть.
В один из дней знакомый — Александр, эмигрант в четвёртом поколении, прадед которого был белым офицером, участником Корниловского « Ледового похода», повёз нас на кладбище Сент-Женевьев де Буа. Здесь в земле лежит большая часть просвещённого общества России, не принявшего пролетарскую идеологию, переросшую в абсолютную диктатуру Сталина, а затем власть Политбюро. Среди полководцев, казачьих атаманов, старейших дворянских родов, стоит скромный крест на могиле лауреата Нобелевской премии по литературе Ивана Бунина. Невозможно не заметить роскошное надгробие примы балета Рудольфа Нуреева (чаще упоминается как Нуриев). Из черного камня захоронение поэта, писателя, барда Александра Галича…
Под самой простой, небольшой плиткой покоится прах писателя-диссидента Андрея Амальрика, получившего срок за эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?». Это произведение, написанное в 1969, власть расценила, как клеветническое, порочащее…, даже друзья не восприняли эссе как пророчество, Советская держава казалась незыблемой: «Союз нерушимый…», как заверял гимн.
Невольно задаюсь вопросом: — люди правят Историей или История людьми? Кто тот великий драматург, в пьесе которого мы все играем свои роли? Возможно, Человечество вместе с Историей кружатся в танце-импровизации.
В Париже есть место известное каждому по романам, прочтённым в юности – Булонский лес. Днём, пока людно: бегуны, велосипедисты, пенсионеры, мамы с колясками, он, в принципе, безопасен. Но как только темнеет, романтика прекращается. Всю приличную публику, словно ветром сдувает, люди спешат покинуть парк.
На аллеях появляются низкопробные проститутки с сутенёрами, разного рода извращенцы, наркоманы, группы африканкой и арабской молодёжи криминальной направленности. В лесопарке валяются шприцы, презервативы.
Но в глубине Булонского леса есть огороженный, охраняемый, платный парк «Багатель» (перевод – ювелирное украшение, изящная безделушка ) . Это удивительное место, утопающее в цветах, как сезонных – фиалки, ландыши, кусты сирени, жасмина, так и в межсезонных — тюльпаны, нарциссы… Здесь расположен один из лучших розариев в мире, насчитывающий более тысячи ста видов, в количестве девяти тысяч кустов. По лужайкам и дорожкам ходят павлины, в том числе белоснежные альбиносы, цапли, водоплавающие птицы. Недешёвый, с хорошим меню ресторан.
Вот так, по-видимому, цивилизованная Европа и планировала своё существование. Они живут, как в Багатели с платным входом. А за охраняемой оградой, весь остальной – третий мир, со своей грязью, проблемами, болезнями — отдельно. Но массовое переселение нищих, необразованных полчищ разрушило идиллическую картину. Это будет приводить к всё большим межнациональным, межконфессиональным трениям, и повышать градус агрессии в обществе.
В далёком 732 году франкские войска под руководством Карла Мартела в битве при Туре наголову разбили арабскую армию под командованием погибшего в бою Абдур-Рахмана ибн Абдалаха, закрыв арабам завоевание Европы.
Все последние годы официальный Париж спешит задобрить любые арабские режимы, хотя старушка-история помнит, чем заканчиваются попытки откупиться от варваров, ещё со времён Древнего Рима.
THE END
С уважением к читателю, чл. Союза писателей России, Владимир Брисов. 21.11.2016
Источник: proza.ru
Смысл фразы «увидеть Париж и умереть»
Увидеть Париж и умереть — мечтать и всеми способами пытаться претворить мечту в жизнь. «Париж» в этом фразеологизме — символ мечты. «Умереть» — иносказание сделать всё возможное, чтобы…
Древний и вечно молодой Париж века являлся культурной столицей западной цивилизации. Русские, англичане, немцы, все, кто имел деньги, соответствующее воспитание и образование, стремились хотя бы раз в биографии побывать в этом городе. Побывать, увидеть, понять, ощутить … и кажется этим существование и заканчивалось, ибо ничего более интересного, прекрасного и удивительного в жизни нет и уже не будет
Кто сказал «увидеть Париж и умереть»?
Автором слов «увидеть Париж и умереть» считается советский писатель Илья Эренбург (1891 – 1967)и связываются они с его книгой «Мой Париж». Факт этот гуляет по интернету без цитирования. Только сообщается, что Эренбург в книге «Мой Париж» говорил читателю, будто в этом городе хочется «умереть от счастья». Но «увидеть Париж и умереть» и «увидеть Париж и умереть от счастья» (даже если такое словосочетание в книге имеется) — всё-таки не одно и то же.
Так что вполне возможно, что Эренбург к словам о Париже и смерти после посещения его отношения не имеет
«Мой Париж»
Первое и последнее издание книги
«Мой Париж» — книга необычная. От обычных путевых заметок её отличает краткость и обилие фотографий автора. Собственно, фотографии — в ней главное. То есть, «Мой Париж» — скорее фотоальбом, чем отчет о путешестиви.
Многие годы до и после Октябрьской революции Эренбург прожил в Париже, хорошо его знал и любил. Фотографией увлекался с молодости. Свидетельство фотографа и художника А. М. Родченко — о парижском жилище Эренбурга 1927 года: «В комнате всюду стояли тазы, ванны, и как белье, всюду висели пленки…».
Но жанровые фото Эренбург освоил только после появления такого чуда тогдашней техники, как фотоаппарат с боковым видоискателем, что позволяло снимать людей в естественных положениях: «Люди иногда удивлялись: почему я снимаю забор или мостовую? Они не знали, что я снимаю их. Порой те, что находились предо мной, отвертывались или прихорашивались: они думали, что я снимаю их.
Но я снимал других: тех, что были в стороне. Я на них не глядел, но именно их и снимал. Это на редкость хитрый аппарат. Зовут его нежно „Лейка“. У „Лейки“ боковой видоискатель. Он построен по принципу перископа.
Я снимал под углом в 45 градусов». На иллюстрации для книги «Мой Париж» Эренбург потратил почти весь 1931 год. «Съемка Парижа проходила не в определенном плане задуманной мною вещи, а в плане моего понимания Парижа. У меня в книге нет совсем буржуазии. Для меня Париж показателен сочетанием мелкой буржуазии и рабочих в так называемых народных кварталах.
В этих кварталах (Бельвилль, Менильмонтан, Монпарнас) я и производил съемки. Из 1500 снимков я выбрал для книги только меньшую часть. Получилась лирическая книга, с грустью, с легкой улыбкой, с радостью на границе грусти». Книга изготавливалась в издательстве «Изогиз» («Изобразительное искусство»), оформлял художник Эль Лисицкий, редактировал глава Изогиза Б. Ф. Малкин.
В сентябре 1933 года альбом вышел из печати тиражом в 5000 экземпляров. В годы войны архив, негативы снимков Эренбурга погибли. Потому никаких иных Эренбурговых свидетельств жизни скромных парижских районов, кроме заключенных в книгу, не сохранилось. Впрочем, вряд ли кого-нибудь из современных читателей они (свидетельства) могут интересовать. Что нам Париж 30-х лет прошлого столетия?
Да и сама книга «Мой Париж» — нынче библиографическая редкость. После 1933 года она не издавалась.
Источник: chtooznachaet.ru